Ну не нонсенс ли принимать развернутое постановление о работе партийной организации Харьковского государственного университета? Что поучительного почерпнет из него профессор-коммунист в Вильнюсе или, предположим, в Кишиневе? Условия-то совершенно разные. Я уже говорил, что в Секретариате это понимали. Но все ограничивалось пониманием, не больше. Реформирования стародавней практики не было. Может, потому, что реформаторов в ЦК не находилось?
Ответ на этот вопрос скорее положительный, чем отрицательный. К сожалению, личности, которая сумела бы реформировать привычные методы и формы работы Секретариата, сложившиеся десятки лет назад, когда КПСС была руководящей и направляющей силой в обществе, в последнем составе Секретариата я назвать не могу. Нужен был человек, который нашел бы такую форму работы Секретариата ЦК, которая превратила бы этот коллегиальный орган руководства в орган партийной власти новой генерации. На мой взгляд, заседания Секретариата ЦК, бывшие в прежние времена совершенным инструментом выработки партийной политики по конкретным вопросам, утратили свое значение. Их надо было чем-то заменять, потому что задачи партии с уходом из хозяйственной и управленческой сферы стали иными. Новые политические методы, о которых уже столько сказано, должны были осваиваться прежде всего именно Секретариатом. Но, к сожалению, все оставалось по-старому. А может, на реформирование не хватило смелости.
...Пятого ноября 1991 года в последний раз я открыл двери здания, где отработал шесть лет. После более чем двухмесячного отлучения от работы мне вернули трудовую книжку с записью о том, что я освобожден от занимаемой должности в ЦК КПСС с 11 ноября 1991 года. И названа соответствующая статья КЗоТ РСФСР. В течение десяти дней после этого я могу зарегистрироваться в городской или районной бирже труда. Тогда мне еще два месяца могут выплачивать пособие по безработице. Перспектив на трудоустройство — никаких.
Я вышел из здания, хотел еще раз оглянуться на него, и не смог.
Кто-то оставил там, уходя 23 августа, сапоги. Я же оставил там душу.
Глава 8. ВЕДАЛИ ЛИ ОНИ, ЧТО ТВОРЯТ?
Неужели никто из окружения Горбачева ни разу не сказал генсеку о пагубности его курса?
Нашелся один чудак-человек.
Пятнадцатого июня 1989 года заведующий общим отделом ЦК КПСС Болдин передал Горбачеву письмо от В. И. Конотопа, который двадцать лет до выхода в 1985 году на пенсию возглавлял Московскую областную партийную организацию.
«Уважаемый Михаил Сергеевич, уважаемые члены Политбюро ЦК КПСС! — начал читать генсек. — Согласен, что процессы в нашем обществе идут необратимые и сейчас уже поздно об этом говорить, но тем не менее обращаюсь к Вам с вопросом: неужели Вам недостаточно «опыта», например, Польши, чтобы увидеть, куда движется наша страна? Демократизация и гласность в современном виде, к нашему несчастью, воскресила и активизировала сионистов, националистов, бухаринцев и троцкистов, хапуг всех мастей, неофашистов и прочую нечисть. Космополиты, используя почти все средства информации, особенно печать и телевидение, многие учреждения культуры, опутали трудящиеся массы плотной паутиной упадничества, недоверия к партии, полностью предали забвению воспитание у советских людей исконного чувства патриотизма, а Захаров и Карякин, мне стыдно об этом писать, народные депутаты СССР, со своими иезуитскими замыслами уже замахнулись даже на святая святых — Владимира Ильича Ленина. Им и их соратникам уже многое удалось в их «деятельности», и если Вы и на этот раз закроете глаза на эту провокацию, то им и это удастся решить. Пока они официально отповеди не получили, а народ волнуется».
Горбачев досадливо поморщился. Что этому Конотопу надо? Таких писем Болдин раньше не подсовывал. «Наверное, что-то будет просить»,— подумал генсек. Иначе с какой стати Болдин решил ознакомить его с этим стариковским брюзжанием?
Преодолевая раздражение, Горбачев читал дальше.
«Как вам известно, получили широкое распространение открытые и злые нападки на армию, административные органы, включая и КГБ. Особенно трагично складывается положение молодых людей. Им настойчиво внушают, что история нашего социалистического государства— это сплошная грязь и что в ней нет ничего человеческого, героического и выдающегося. При этом без совести и чести подтасовываются факты, тщательно замалчивается история развития капстран, которые сотни лет жирели, главным образом, за счет грабежа колониальных и отсталых стран, да и в настоящее время сосут с них непосильные долги, а Россия, вместе с братскими республиками, скорее другим помогала, чем латала свои дыры, в том числе помогала и развитым капиталистическим странам в избавлении их от порабощения гитлеровским фашизмом. Такой гигантской и предательской демагогии мир еще не знал. Нестерпимо видеть и слушать, когда генерального секретаря ЦК КПСС ставят рядом с Сахаровым, который ни одного доброго слова не сказал в адрес КПСС и социализма, а скорее наоборот. Западные воротилы с радостью похлопывают нас по плечу и хвалят на все лады нашу перестройку, довольно потирая руки и, по моему мнению, преждевременно предвкушая уже сейчас, как они за компанию с Польшей проглотят и нас. Конечно, они могут и подавиться, но вместе с ними об этом же мечтают и многие их единомышленники, в том числе и часть народных депутатов СССР, и в нашей стране. Не случайно Евтушенко на съезде говорил о новой бескровной Отечественной войне. Но он явно ошибается, наш народ легко и добровольно не отдаст свои исторические завоевания».
Горбачев нетерпеливо снял трубку прямой связи с Болдиным:
— Выясни, сколько лет этому Конотопу. У него, наверное, старческий маразм...
«Поверьте, товарищи, у настоящих советских людей, которых сейчас всячески оскорбляют и представляют их как «рабов», не только отбили охоту самоотверженно трудиться, но и нормально жить на этом свете, так как первые годы перестройки принесли им больше горя, чем радостей. Сейчас бушуют межнациональные страсти, а впереди могут быть еще трагичней социальные бури, вызванные усиливающимся расслоением общества и стремительным ростом несправедливости в материальном и моральном положении советских людей. В настоящее время Федоровы и им подобные деятели, нажившие свое благополучие при нашей «негодной системе», много раз повторяют об «умных и деловых» людях, но мне кажется, что самые мудрые люди сейчас живут и работают в ГДР, твердо заявившие о невозможности «соединения огня с водой». У нас же процветает наукообразная, путаная абалкинщина, поддерживаемая конъюнктурщиками от идеологии и философии».
Раздражение генсека росло. Но он решил одолеть письмо до конца.
«Мне представляется,— читал дальше Горбачев, — что мы непростительно рано хороним плановую систему, не совершенствуя ее, а полагаясь на «внекапиталистическую саморегулирующуюся экономику», преждевременно хороним и руководящую роль партии, в первую очередь, ее кадровую политику, полагаясь на мифическое добровольное народовластие без должной дисциплины и, строгого порядка. Подстраивать наш «парламент» под буржуазный гиблое дело, там истинную власть повседневно и повсеместно осуществляют «доллар» и толстосумы, которые, образно говоря, кого хотят— милуют, кого хотят — казнят. Не случайно в составе народных депутатов оказалось так много, демагогов, а съезд временами был похож на балаган.
Думаю, Вам не трудно представить, с каким волнением и душевной тревогой я Вам писал это письмо, но подсознательно предполагаю, что реакция Ваша будет скорее всего в западном духе — «не будем драматизировать события». У меня складывается такое мнение потому, что у Вас сейчас больше доверия нахальным «Огонькам» и «Взглядам», «Ю. Афанасьевым» и «Г. Поповым», чем скромным людям, которые независимо от ранга и положения всю свою жизнь, в самые тяжелые годы испытания преданно и самоотверженно трудились и служили Родине и народу.
Я был бы счастлив, если бы так думал только я один или ограниченный круг людей моего поколения, но это далеко не так.
С искренним товарищеским приветом В. И. Конотоп».
Замигала красная лампочка на телефонном пульте. Горбачев покосился — Болдин. Генсек снял трубку.
— Михаил Сергеевич, Конотоп шестнадцатого года рождения. Ему семьдесят три, — доложил Болдин.
— Семьдесят три... — повторил Горбачев. — Тогда ясно.
И опустил трубку.
Взял ручку и начертал резолюцию: «Прошу ознакомить членов ПБ, кандидатов в члены ПБ. секретарей ЦК».
Поскольку это письмо попало ему в руки, делать вид, что его не было, нельзя. Пусть все прочтут. Потом обменяемся мнениями.
Письмо Конотопа с резолюцией генсека перекочевало в новейшие времена из архива Политбюро в архив президента России. К сожалению, стенограмма обсуждения письма не найдена.
